Зэди Смит:
"Не позволяйте собратьям быть чуждыми вам"

Приветствую и поздравляю выпускни_ц 2014 года. Вы сделали это! Вы справились! Как ощущения?

Думаю, я могу только предположить, восстановить в памяти свой собственный выпускной в Англии в 1997 году и отталкиваться от него. Чувствовала ли я то же, что и вы? Прежде всего я должна сказать, что некоторые обстоятельства того дня были другими. Я не слушала речь на стадионе. В зале восемнадцатого века я, стоя на коленях, слушала речь декана на латинском, пока он держал меня за палец. Даже не спрашивайте.

Как бы то ни было, суть остаётся той же.

Как и вы, я наконец-то получила диплом и стала выпускницей. Как и у вас, у меня теперь было две семьи: старая и скучная, которая меня воспитала, и новая и захватывающая из сборища фриков, с которыми я познакомилась в колледже.

Часть приятного волнения выпускного дня была в том, что нужно было понять, как соединить эти два племени с их различными стрижками, политическими взглядами, стандартами гигиены и музыкальными вкусами. Я чувствовала себя актрисой сразу двух фильмов. И такой старой! Я серьёзно считала себя древней. С совсем иным опытом, чем те, кто были всего на три года младше. Я бы скорее с белкой подружилась, чем с первокурсни_цей. Такие странные отношения со временем, наверно, бывают только у выпускни_ц и маленьких детей. Сейчас мне 38 и когда я встречаю человека, которому 41, я не думаю, что мы не можем дружить. Но когда мне было 21, пропасть между мной и 18-летними казалась непреодолимой. Почти как моей четырехлетней дочке, которая предпочтет есть песок, чем играть с годовалым ребенком.

Что же ещё? О, любовные драмы. Много любовных драм. Моих, чужих. Они занимают такую большую часть университетской жизни, что кажется несправедливым не упомянуть их в речи. Полный отчёт о моей учёбе в вузе должен включать тот факт, что моим профильным предметом была английская литература, а непрофильным — пьяные дискуссии о разнице между любовью и влюбленностью.

Что я могу вам сказать, это были 90-е годы. Мы были по-настоящему увлечены собой. Мы были сами себе хозяй_ками. В 90-е у нас даже был так называемый "год брюк", в который мы носили те этнические, экзотические штаны, какие носились у нас дома, в далёкой (в идеале из третьего мира) стране. Так мы показывали, что были в интересном месте, и подчеркивали свою неповторимость.

Лично я не могла позволить себе годичный отпуск, поэтому такая мода меня сильно угнетала.

Короче говоря, больше всего на свете мне хотелось быть индивидуальностью. Я думала, именно это и означал мой выпуск из университета: из одной из многих я превратилась в одну из немногих. В одну из тех, у кого есть "выбор" в жизни. В конце концов, у моего отца особо не было выбора, а у его отца не было выбора вообще. В отличие от них, я отучилась в колледже. Я была особенным человеком.

Оглядываясь назад, в этом легко диагностировать случай острого себялюбия. Люди постоянно обвиняют студент_ок в себялюбии. И это немного сбивает с толку: ведь университет, безусловно, поощряет такое отношение. Чтобы развивать себя, вы концентрируетесь на себе. Разве идея не в этом? Так, я надеюсь, и вырастают поразительно компетентные люди с высокой самооценкой, готовые достигать вершин.

Но после выпуска всё становится несколько сложнее. Ведь о таких потрясающих личностях принято думать, что они вложили море труда в саморазвитие. Если высшее образование сделало меня особенной, не значит ли это, что я стою большего, чем мой отец и его отец до него?

Не значит ли это, что я могу ожидать от жизни большего, чем они? Что я заслуживаю большего?

Что есть плоды нашего образования — щедрый дар человечеству или товар, который будет продан тому, кто больше заплатит? Давайте будем честны: сейчас вы, наверное, не можете определиться. Это совершенно естественно.

В 90-е постдипломная дилемма обычно представлялась нам чисто этическим выбором между карьерой в банке и самоотверженной работой в благотворительности. Комичная крайность выбора, которая, теперь я вижу, была нарочитой. Я имею в виду, нам не стоило принимать это близко к сердцу. Ведь так мы отдалялись друг от друга. Некоторые из нас — многие — пошли работать в банки. Но и тем, кто этого не сделал, не за что было погладить себя по голове. За редким исключением, все мы преследуем личные интересы. Это не новость. Нас так воспитали. Рождённые в 70-ые, мы не жили в аскезе и не были на войне, как мой отец или его отец. Мы редко присоединялись к крупным политическим или идеологическим движениям. Мы просто унаследовали те блага, за которые боролось предыдущее поколение.

И многих из нас страшила мысль о возвращении в коллективное, из которого мы вышли. О возвращении в мир многих. Да и вообще о работе.

В моем случае это новое отношение было особенно заметно. Моя мать была соцработницей, а в шумной государственной школе, где я училась, работали учите_льницы, выпустившиеся из того же элитного учреждения, куда позже поступила я. Но среди моих университетских друзей я не знаю ни одного, кто сделал бы такой же выбор, как они. Нас не слишком интересовало то, что мы считали "неприглядными занятиями". Превыше всего мы ценили индивидуальность. Можете сказать спасибо моему поколению за слово "супермодель", популяризацию слов "селебрити" и "лайфстайл", которые вы часто встречаете вместе. Реалити-шоу — это о нас. И шоу талантов. И угги — всегда пожалуйста, миллениалы! Когда самые непоседливые из нас заметили в этих образах престижной индивидуальности нечто грубоватое, возможно, коммерциализированное, мы решили и дальше идти по этой дороге и сделать селебрити индивидуальными.

Забавный факт, который так любят обсуждать: все мы в итоге оказались индивидуальностями одного типа. Не единственными в своем роде, а одними из своего рода.

Есть ещё кое-что грустное. Мы изолировали себя. У нас ушло очень много времени, чтобы понять, как мы нуждаемся друг в друге. Вы, наверно, заметили, что мы до сих пор слегка в шоке от обычных человеческих занятий вроде рождения детей, жизни в неблагополучном районе или болезней. Мы постоянно пишем в газетах статьи о таком образе жизни. Это потому, что до самого недавнего времени мы думали, что проживём всю жизнь по-особенному.

Даже если мы не были поклонни_цами бывшей премьер-министрессы Великобритании Маргарет Тэтчер, мы невольно вплели в свои жизни её знаменитый лозунг "общества как такового не существует". Мы были уникальными личностями. Что нам было нужно от общества?

А потом те вещи, которые происходили с людьми с незапамятных времён, произошли и с нами. Наши родители стали старыми и больными. Нашим детям понадобились школы и детские площадки. Мы захотели, чтобы поезда прибывали вовремя. Мы нуждались друг в друге. Оказалось, что мы просто люди — такие, как все.

Может, я совсем отстала от жизни, но я чувствую, что в вашем поколении происходит что-то другое. Что-то обнадёживающее. Кажется, вы поумнели раньше нас. Частично ваш ум, несомненно, родился из кризиса. В 90-е у нас была низкая безработица и динамично растущая экономика.

Мы могли себе позволить неделями размышлять о совершенной длине и форме наших бород или о том, продался ли Курт Кобейн. Ваше положение острее. Вам предстоит решить много серьёзных проблем, и вы знаете об этом. Эти проблемы стояли и перед нами, но мы уделяли им мало внимания, так что теперь, боюсь, всё сваливается на ваши плечи.

Климат, экономика, болезненные отношения между личным престижем первого мира и анонимностью третьего — только множество рук, соединённых в общем усилии, смогут исправить это. Каждый из вас индивидуален, но вместе с тем — часть поколения, а поколения судят по целям, которые они ставят перед собой.

Даже на уровне вашего лозунга "мы — 99%" вы решили почтить вклад многих вместо немногих.

Что касается лозунгов (а их не так уж много касается), ваши кажутся мне более глубокомысленными, чем попавшие под фатальное влияние рекламы лозунги моей юности. Будь сильн_ой. Будь быстр_ой. Будь смел_ой. Будь не так_ой, как все. Будь собой... Да, к этому они сводились.

Когда мои сверстники выросли и занялись рекламой, они распространили это послание повсюду. "Просто будь собой", — кричит этикетка на бутылке шампуня. "Просто будь собой" — восклицает дезодорант. Ведь ты этого достойн_а. Вы выслушиваете около 50 выпускных речей в день до того, как покинете ванную.

Не думаю, что вы хотите услышать ещё одну от меня. Вместо этого я хочу сказать пару слов в пользу осмысления нашего места среди "многих". Не столько о лозунге и уж тем более не о личностном самопожертвовании, а о возможном источнике радости в вашей жизни.

Вот, пожалуй, глупый пример. Это случилось со мной недавно, на дне рождения матери. Около полуночи пришло время разрезать ромовый пирог, и меня, обычно не самого инициативного человека, заставили помогать. Вокруг меня собрался небольшой кружок женщин в западноафриканских накидках и платках, какие носили их предки.

"Больше рук — меньше работы", — сказала одна из них и протянула мне стопку бумажных тарелок. Раздавать куски пирога было моей обязанностью. Мы работали над общим делом почти без слов, но всякий раз, когда сервировали новый поднос, я слышала гул глубокого удовлетворения от того, что множество наших рук образуют эту ценную человеческую цепь. Случалось, когда я приносила гость_е кусочек пирога, кто-нибудь постарше поднимал_а голову и бормотал_а: "О, ты дочь Ивон", но по большей части приветствие, лёгкий кивок или улыбка были адресованы самому пирогу, поскольку это обязанность дочери, раздавать пирог, и здесь не о чем было говорить.

Я была не надута личным престижем, а погружена в красоту толпы, связанную хотя бы внешне с древним родом женщин-созидательниц, в дружеском молчании работающих на благо своей общины. Этот смехотворно маленький и редкий пример коллективного действия глубоко поразил меня.

В общем, я хотела сказать, что это было прекрасное чувство, и оно улетучилось слишком быстро. Когда я попыталась найти для него слова, я удивилась, как трудно подобрать правильное описание. Так много общепринятых названий для этого дела многих рук дискредитировали себя: "человеческая цепь", "винтик в машине", "кирпич в стене". В этих фразах мы чувствуем длинную тень двадцатого века с его жестокими коллективными движениями.

Мы не доверяем коллективному, мы видели, к чему приводит слепое подчинение ему. Вместо этого мы верим в личность, особенно здесь, в Америке. Я и сейчас верю, я благодарна трём годам учёбы в колледже, которые более или менее сформировали меня как личность, научив думать и писать. Вы можете спросить, кто я такая, чтобы восхвалять труд многих рук, когда сама выбрала труд одной пары, самый изолированный труд из всех.

Не могу избежать этого обвинения. Я могу лишь взглянуть на свою привычку к себялюбию и спросить: "Как лучше всего использовать эту абсолютно человеческую слабость? Могу я быть полезной как-нибудь ещё?". Я точно знаю, что не сделала и половины того, что могла или должна была сделать.

Я смотрю на прекрасный пример моего друга, писателя и активиста Дэйва Эггерса, и вижу человека, который применил личный престиж в необычной коллективной инициативе, в которой многие руки по всей стране работают над созданием образовательных возможностей для детей из малообеспеченных семей.

Когда вы заходите в один из некоммерческих образовательных центров Дэйва, вы не видете там самоотверженных молодых людей, мрачно приносящих себя в жертву. Вы видите радость. Достижение Дэйва — это не благотворительность в обычном понимании и не деятельность филантропа. Это коллективное усилие, которое вовлекает людей в жизнь друг друга.

Не хочу сказать ничего плохого о филантропии. Филантропия всегда лучше, чем вообще никакой помощи, но сама по себе это тоже привилегия немногих. Думаю, никто не хочет, чтобы состояние общества зависело от прихотей богачей. Я считаю, что нам стоит сильнее вовлекаться в жизнь друг друга, и то, что останавливает нас чаще всего, это страх.

Но, возможно, наше сокровище, наша индивидуальность — сама по себе дело многих рук. Лично я многим обязана упорному труду родителей, системе образования и здравоохранения, любви и заботе друзей.

Но даже если личный престиж — достижение самого человека, результат его самостоятельной и упорной работы, значит ли это, что "Я" всегда заслуживает самого большого куска пирога?

В мире полно трудных вопросов, и вам придётся искать на них ответ сообща. От этого зависит всё: от зарплат чиновников до самого понятия общечеловеческого наследия. В центре всего стоит вопрос о том, что на самом деле означает быть "немногими" и "многими". На протяжение взрослой жизни перед вами ежедневно будет стоять выбор, чью сторону принять. Многие люди — пожалуй, большинство, и даже те, кто лишены роскоши выбора — будут снова и снова убеждать вас, что только идиот_ка выберет присоединиться ко многим, если есть шанс стать одн_ой из немногих.

Что только идиот_ка предпочтёт общественное — частному, открытое — сокрытому, общее — индивидуальному. Маргарет Тэтчер, которая подарила миру столько остроумных афоризмов, однажды сказала: "Человек, который в 26 лет ездит на автобусе, может считать себя неудачником".

Эта цитата всегда завораживала меня мрачным предположением, что даже столь естественная вещь, как путешествие с другими людьми, на самом деле форма личного очернения. Я могу ответить на это знаменитой строчкой римского драматурга Теренция: "Homo sum, humani nihil a me alienum puto". "Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо".

Мишелю де Монтеню так нравились эти слова, что он вырезал их на потолке своей комнаты. Некоторые интерпретируют их как призыв к терпимости. Я вижу в ней более глубокий смысл: это призыв к любви. А теперь ужасное откровение: мне кажется, людям нелегко даётся любить своих собратьев. Я всё та же 21-летняя солипсистка. Однако те моменты, когда мне удавалось преодолеть себя и хоть немного включиться в жизнь окружающих... Что ж, они оказывались самыми драгоценными в моей жизни.


В 1997 ни за что не подумала бы. Да, на словах я бы поддержала эту благородную идею, но не поверила бы в неё до конца. Забавно, что это даже не вопрос этичности, готовности к самопожертвованию или высокой нравственности, это на самом деле глубоко эгоистичная вещь. Быть среди людей, помогать им — это приносит счастье. Удивительно, но жизнь почему-то становится радостней.


Приятно время от времени сбегать от своего бесценного уникального "Я" и признаваться в принадлежности к этому неуклюжему обществу под названием человеческий род.


Во-первых, так менее одиноко. А во-вторых, что бы ни говорила Маргарет Тэтчер, одни из лучших разговоров, которые вы когда-либо услышите, произойдут именно в общественном транспорте. Если бы не нью-йоркское и лондонское метро, мои романы состояли бы из пустых страниц.


Но я, кажется, учу учёного. Я вижу, как вы смотрите в экраны смартфонов, идя по Бродвею. И меня, и каждого человека с начала времен порочно тянуло к солипсизму, но у вас есть эта огромная противостоящая ему сила, не позволяющая вам оторваться друг от друга.

Постоянно в контакте, редко испуганы незнакомцами, открыты душой и готовы рассказать всё о себе кому угодно? Разве анонимность в интернете не разрушает саму идею личного престижа? Разве молодые художни_цы не стирают границы между собой и аудиторией? Разве молодые программист_ки не стремятся создать общедоступный мир, где кажд_ая будет равноправн_ой участни_цей? Довольствуются ли молодые активист_ки тем, что собирают деньги и сбегают? Нет.

Они хотят быть местными, низовыми, вовлечёнными. Это добрые побуждения. Я счастлива осознавать, что вы руководствуетесь ими. Держитесь за это желание человеческой связи. Не позволяйте никому отпугнуть вас друг от друга.
Идите по оживлённым улицам с улыбкой. Будьте благодарны за то, что можете идти так близко к другим людям. Это большая честь.

Не позволяйте собратьям быть чуждыми вам и, становясь страше и, возможно, менее открытыми к новому, не думайте: чем эксклюзивней, тем лучше. Так только более одиноко. Всегда найдутся люди, которые будут агрессивно продавать вам жизнь немногих: частные школы, частные самолёты, частные острова, частную жизнь.

Они попытаются убедить вас, что человек человеку волк. Не верьте. Гораздо чаще мы становимся друг другу прибежищем, спасением, противоядием от солипсизма и множеством окон в мир.

Спасибо.