Нора Эфрон: «Будьте героинями своих жизней»

Я хочу рассказать вам немного о своём потоке, выпуске 1962 года. Осенью 1958-го, когда мы поступили в Уэллсли, в газете Harvard Crimson появилась статья о женских колледжах. Скорее, даже статейка, маленькая, гнусная и пропитанная стереотипами вроде «девочки из Брин-Мор ходят в чёрном». Да, тогда нас называли девочками, девочками из Уэллсли. Как давно это было? Это было так давно, что во времена моей учёбы из Уэллсли исключили шесть студенток за «лесбиянство». Так давно, что у нас был комендантский час. Так давно, что, если приводили в комнату парня, мы должны были оставлять 15-сантиметровую щель в двери, а если и закрывали её, то натягивали на ручку носок. Из 375 девушек на моём потоке было всего, не знаю, 6 азиаток и 5 чёрных. Для евреек были строгие квоты. Год обучения стоил 2000 долларов, и на первом же курсе ценник подняли до 2250 долларов. Мои родители чуть не поседели.

Как давно это было? Если вам нужно было сделать аборт, вы ехали на заправку в Нью-Джерси, в городок под названием Юнион, с 500 долларами наличными. С завязанными глазами вас отводили в мотель и оперировали без анестезии. Меньшим злом, о котором вы наверняка читали в New York Times и не могли поверить, были так называемые «снимки осанки». Мы не просто раздевались для этих фото, мы раздевались абсолютно бездумно, даже не задаваясь вопросом, нормально ли это и с какой целью делается. Более того, мы должны были заниматься с логопедом. Мне как-то сказали, что пора бы наконец избавиться от нью-джерского акцента, что меня здорово удивило, потому что я выросла в Калифорнии, Беверли-Хиллз, и даже проездом не бывала в Нью-Джерси... Более того, в программе стоял курс «Основы», содержание которого сводилось к тому, что нас учили красиво садиться и выходить из машины. К некоторым из нас обращались как к вещам: просто «красотка». Мы все носили прямой пробор. Как давно это было? Это было так давно, что многие вещи, без которых теперь невозможно представить жизнь, ещё не изобрели: колготки, латте, ибупрофен, пасту (да, тогда не было пасты, только спагетти и рожки). Для сравнения, эту речь я писала на компьютере, а рядом лежал кнопочный телефон с автоответчиком, вращающийся каталог для визиток, несколько СD-дисков, чайный напиток Snapple, маркеры, электрическая точилка... В общем, вы представляете, это была глубокая древность.

Итак, я говорила о Harvard Crimson и их надменной статье, которая назвала Уэллсли школой для оболочников. Оболочники, чтобы вы понимали, это маленькие рыбки, которые проводят первую половину жизни в суматошном метании по океаническому дну, изучая обстановку, а вторую половину лежат и плодятся. Статья была написана грубо и высокомерно, однако было в ней зерно жуткой истины, которую каждая из нас схоронила глубоко в душе. Много лет спустя, на 25-й встрече выпускниц, одна из моих одногруппниц упомянула статью, и все вспомнили ту фразу про оболочников, слово в слово. Мы поступила в колледж в те времена, когда высшее педагогическое образование получали, чтобы «было на что опереться» в худшем случае. «Худшим случаем» было не выйти замуж и оказаться перед необходимостью в самом деле работать. В тот же день другая моя одногруппница сказала: «Наше образование было генеральной репетицией перед жизнью, которой у нас никогда не было». Разве это не горько? Мы не должны были «иметь» будущее. Мы должны были выйти за него замуж. От нас не ждали, что мы будем иметь вес в политике, карьеры в важных областях, свои взгляды, жизни. От нас ждали, что мы будем иметь мужа. Если мы хотели стать архитекторками, мы выходили за архитекторов. Non Ministrare sed Ministrari, помните эту старую шутку? Быть не министеркой, а женой министершей.

Я писала о своём обучении в Уэллсли и не хочу повторяться чаще, чем это необходимо. Однако позвольте пересказать один анекдот из отрывка, где описывается 10-ая встреча выпускниц. Для тех, кто читал, я немного перефразирую. На первом курсе (тогда я была помолвлена, но это продлилось недолго) я подумывала о том, чтобы на последнем курсе перевестить в Барнард. Я пришла обсудить это с деканкой, и она сказала мне: «Позволь я дам тебе совет. Ты так старательно работала в Уэллсли, возьми отпуск на год, когда выйдешь замуж. Посвяти себя семье и мужу». Совет был крайне странным, ведь я с самого начала собиралась работать после колледжа. Моя мать работала и строила карьеру, и все её четыре дочери выросли с пониманием, что вопрос «Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?» предназначается не только мальчикам. Взять отпуск на год, чтобы побыть женой. Мне всегда было интересно, что я должна была бы делать в таком «отпуске». Утюжить? Я не раз приводила эту историю как доказательство, что в Уэллсли из нас воспитывали обычных домохозяек. Но оказалось, что я была неправа, потому что через несколько лет мне повстречалась другая выпускница этого колледжа, которая так же страстно желала посвятить себя домашнему очагу, как я — карьере. Она обратилась к той же деканке с тем же вопросом и услышала: «Не заводи детей сразу же после выпуска. Поработай годик». И тогда я поняла, что в Уэллсли хотели уберечь нас от крайностей. Чтобы мы выбрали нечто среднее. Чтобы мы стали леди. Мы должны были получить блестящее образование и затем воспользоваться им за званным ужином или на совещании. Например, элегантно вмешаться в острую дискуссию и заметить, что во мнении оппонентом на самом деле довольно много общего. Мы должны были потратить свои жизни на то, чтобы быть «хорошими».

Почему я рассказываю вам об этом? Это же было давно, да? Теперь всё иначе, не так ли? Да, иначе. Но я поднимаю эту тему, чтобы напомнить вам о существовании откатов и ностальгии по прошлому. Американское общество уникально в своей способности сопротивляться переменам. Или принять перемены, какими бы они ни были, а затем пытаться вернуть всё как было. Для вас мир выглядит не так, как для моего поколения. Сам факт, что вы осознанно поступили в женский колледж, говорит о вас как о более умных девушках, ведь мы оказались в Уэллсли потому, что так было принято. И Уэллсли, дипломы которого вы получаете, уже совсем не тот, что в моей юности. Многие причины заставили его измениться, и действительно стал другим. Теперь здесь понимают свои обязанности перед женщинами. Феминизм принём много нового, особенно таким юным девушкам, как вы. Теперь есть докторки и адвокатессы. Есть телеведущие (только в основной массе почему-то блондинки). Однако разница в оплате труда мужчин и женщин едва ли уменьшилась. В киноиндустрии стало гораздо больше режисёрок, но снимать кино о женщинах всё так же нелегко. Да и посмотрите на номинанток на «Оскар» в этом году: девочка по вызову, девочка по вызову, девочка по вызову, девочка по вызову, монахиня. Сейчас 1996 год, вы выпускаетесь из Уэллсли в год бума пуш-ап бюстгальтеров на косточках. Пуш-ап и косточки — это не шаг вперёд. То, что так больно носить, не может быть благом для женщин.