«Я до сих пор не понял: это приходили сотрудники РУВД или сотрудники гестапо».
Дима Мазуро о своём задержании, сутках и студенческом протесте
СТУДЭНЦКАЯ ДУМКА
Дима Мазуро – студент БГУИР, который был похищен неизвестными возле университета, а после отсидел 38 суток за свою гражданскую позицию. И всё это за речь на крыльце корпуса о том, что чужих проблем не бывает.
Всё началось с речи на крыльце. Тогда Дима говорил о том, что происходящее в стране коснётся всех. А те, кто пытается игнорировать аресты, должны понять, что всё это — и их проблема тоже. Но нашумевшее выступление оказалось абсолютно спонтанным:
— Люди собрались, пришли на акцию и чего-то ждали. А когда люди выходят и молчат — акция ни о чём. Поэтому я решил сказать то, что я думаю: это моё мнение и, даже если меня за него возьмут, я всё равно его выскажу, потому что я хочу чувствовать себя свободно. Именно поэтому я очень часто ходил на акции без маски и говорил всё, что думаю. Так я чувствую себя по-настоящему свободным, сбросившим цепи. И я никогда больше не хочу избавляться от этого чувства.
Я понимал, что может быть после, но меня это абсолютно не пугало. И когда подошли милиционеры, мне даже было интересно, что они будут делать. Я считаю, что у них не хватило мозгов, чтобы всё продумать. А выходил из универа я достаточно безопасно: меня забрали друзья на машине.
Я понимал, что может быть после, но меня это абсолютно не пугало. И когда подошли милиционеры, мне даже было интересно, что они будут делать. Я считаю, что у них не хватило мозгов, чтобы всё продумать. А выходил из универа я достаточно безопасно: меня забрали друзья на машине.
С начала сентября Дима был активным участником и организатором студенческих акций в БГУИР. И ещё до задержания успел столкнуться с давлением со стороны администрации университета:
— Мне часто звонил наш идеолог Кузнецов [проректор по воспитательной работе БГУИР — прим. СД]. Очень хотел, чтобы я пришел на встречу с РУВД и с деканатом.
Я сходил только в деканат, и они попросили объяснительную [о событиях на крыльце 16 сентября — прим. СД]. Я написал её в очень шутливой форме: что ко мне подошли непонятные люди, помахали передо мной непонятным красным предметом прямоугольной формы, на котором я ничего не смог разобрать.
Я сходил только в деканат, и они попросили объяснительную [о событиях на крыльце 16 сентября — прим. СД]. Я написал её в очень шутливой форме: что ко мне подошли непонятные люди, помахали передо мной непонятным красным предметом прямоугольной формы, на котором я ничего не смог разобрать.
Потом я сказал деканессе, что с господами из РУВД у меня нет особого желания разговаривать. Только если они пригласят более разумных. Потому что я до сих пор не понял: это приходили сотрудники РУВД или сотрудники гестапо. Она эту фразу проигнорировала.
Несколько дней Дима скрывался, но в итоге его всё равно задержали. Видео задержания (или похищения) шокировало многих: студента фактически затолкали в машину, держа за руки и за ноги. А после исчезновения Димы десятки студентов и неравнодушных собрались под РУВД.
Сам парень признаётся, что при задержании ни страха, ни паники не было.
Сам парень признаётся, что при задержании ни страха, ни паники не было.
— Было немного жутковато уже в РУВД, когда один РУВДшник говорил другому: «Я тебе дам лезвие, сделай всё аккуратно, чтобы скорая не доехала», — это единственный момент, который меня напугал.
Когда я ехал в машине с РУВДшниками, меня несколько раз ударили, а когда я пробовал подняться, согнули лицом в пол. У них ещё играло то ли радио, то ли их музыка, и я сказал, что мне это не нравится, и попросил сменить. В ответ было: «Сейчас я тебе, сука, переключу, пидорас», — сидящий на переднем сидении схватил за волосы, притянул к себе и отпихнул обратно. После этого я уже не пытался сопротивляться.
В РУВД меня достали из машины, заломили руки и повели в подвал, сопровождая словами: «Быстрее, сука». В подвале поставили к стенке, «прощупали», сказали расставить ноги. Я расставил, но все равно получил удар по ноге так, что растянулся в шпагате. Далее поставили на колени, сказали положить руки на стену — так я простоял около семи минут. Потом меня подняли и сказали вытянуть все шнурки, после чего повели наверх, где снова поставили лицом к стене, спросили мои данные и сказали не двигаться.
Через пару минут меня завели к КПЗ [Камера предварительного заключения — прим. СД], где я ожидал протокол. Там уже сидел мужик, с ним немного пообщался, рассматривал стены. Они были облуплены, я оторвал кусок краски и выцарапал на стене «Жыве Беларусь».
Когда я ехал в машине с РУВДшниками, меня несколько раз ударили, а когда я пробовал подняться, согнули лицом в пол. У них ещё играло то ли радио, то ли их музыка, и я сказал, что мне это не нравится, и попросил сменить. В ответ было: «Сейчас я тебе, сука, переключу, пидорас», — сидящий на переднем сидении схватил за волосы, притянул к себе и отпихнул обратно. После этого я уже не пытался сопротивляться.
В РУВД меня достали из машины, заломили руки и повели в подвал, сопровождая словами: «Быстрее, сука». В подвале поставили к стенке, «прощупали», сказали расставить ноги. Я расставил, но все равно получил удар по ноге так, что растянулся в шпагате. Далее поставили на колени, сказали положить руки на стену — так я простоял около семи минут. Потом меня подняли и сказали вытянуть все шнурки, после чего повели наверх, где снова поставили лицом к стене, спросили мои данные и сказали не двигаться.
Через пару минут меня завели к КПЗ [Камера предварительного заключения — прим. СД], где я ожидал протокол. Там уже сидел мужик, с ним немного пообщался, рассматривал стены. Они были облуплены, я оторвал кусок краски и выцарапал на стене «Жыве Беларусь».
На первый суд Димы Мазуро снова пришли десятки человек. И все ждали под дверью: заседание проходило в маленьком кабинете, в который пустили только родителей. И пока студенты нервничали и ждали окончания заседания, у Димы была немного своя атмосфера:
— Меня весьма позабавило всё, что происходило на суде: рядом со мной сидят свидетели, путаются в показаниях, а я смеюсь, ловлю фэйспалмы. Уже думаю, что дело состоит из ничего и будет максимум штраф. И тут мне говорят: «23 суток», — и спрашивают: «Понятно?».
Моя первая мысль после приговора: «Зато, может, получится бороду отрастить». Всё. Страха не было вообще — я считаю, что человек, который выходит на акцию, должен быть готов к тому, что он отсидит сутки.
Сиделось в целом нормально: большую часть времени были хорошие соседи, потом я просто лежал и читал книги. Лежал я на полу, потому что на кроватях лежать было нельзя [имеется в виду днём — прим. СД].
Узнал много интересного из профессионального и жизненного опыта других людей, много интересного почерпнул из книг. Со мной сидел бывший подполковник милиции, который уже несколько лет в отставке. Рассказывал про дела, которые вёл, как на зоне иногда подсаживают «подсадных уток» и слушают информацию, просто о работе милиции изнутри.
Был один очень известный для администрации вроде ЖЭСа, главврачей и минобра активист, который просил не называть его имя и фамилию. Он мне много рассказывал о себе: успел поработать в милиции, а сейчас пытается законными способами добиваться каких-то результатов: ремонта в общагах, детских садах. Пишет изрядное количество заявлений, чтобы на них реагировали.
Моя первая мысль после приговора: «Зато, может, получится бороду отрастить». Всё. Страха не было вообще — я считаю, что человек, который выходит на акцию, должен быть готов к тому, что он отсидит сутки.
Сиделось в целом нормально: большую часть времени были хорошие соседи, потом я просто лежал и читал книги. Лежал я на полу, потому что на кроватях лежать было нельзя [имеется в виду днём — прим. СД].
Узнал много интересного из профессионального и жизненного опыта других людей, много интересного почерпнул из книг. Со мной сидел бывший подполковник милиции, который уже несколько лет в отставке. Рассказывал про дела, которые вёл, как на зоне иногда подсаживают «подсадных уток» и слушают информацию, просто о работе милиции изнутри.
Был один очень известный для администрации вроде ЖЭСа, главврачей и минобра активист, который просил не называть его имя и фамилию. Он мне много рассказывал о себе: успел поработать в милиции, а сейчас пытается законными способами добиваться каких-то результатов: ремонта в общагах, детских садах. Пишет изрядное количество заявлений, чтобы на них реагировали.
После первого ареста Диму так и не выпустили — родные и друзья прождали его почти весь день, а вечером узнали, что был новый суд, и парню нужно сидеть ещё 15 суток. Общее количество — 38 суток — большая редкость даже для беларусской судебной системы.
Но сам Дима рассказывает, что морально был готов к такому развитию событий:
Но сам Дима рассказывает, что морально был готов к такому развитию событий:
— Конечно, хотелось выйти после этих 23 суток. Я трижды звал прапорщика, который в тот момент дежурил, и говорил: «Господа, моё время, выпускайте пожалуйста», а он отвечал, что у него по бумагам другое время. В третий раз, когда я сказал, что время уже давно вышло, он ответил, что пришел приказ не выпускать меня до особого распоряжения.
Через 40 минут он приходит, у него глаза по пять копеек, руки трясутся: «Мазуро, я тебя поздравляю, у тебя ещё 15 суток». Я просто поворачиваюсь к нему и говорю «Ну пятнадцать и пятнадцать, понятно». Для него это было большим шоком, чем для меня — я просто продолжил читать книгу.
Было, конечно, немного неприятно, потому что я рассчитывал выйти после 23 суток, но я был готов к тому, что такое может случиться, и адвокат меня предупреждала об этом.
Через 40 минут он приходит, у него глаза по пять копеек, руки трясутся: «Мазуро, я тебя поздравляю, у тебя ещё 15 суток». Я просто поворачиваюсь к нему и говорю «Ну пятнадцать и пятнадцать, понятно». Для него это было большим шоком, чем для меня — я просто продолжил читать книгу.
Было, конечно, немного неприятно, потому что я рассчитывал выйти после 23 суток, но я был готов к тому, что такое может случиться, и адвокат меня предупреждала об этом.
Сидеть, по словам Димы, было совсем нестрашно, большую часть времени он был на позитиве. Единственное, что было неприятно — поведение сокамерников, переживающих из-за ареста:
— Рядом со мной сидят 30−40-летние мужики и сокрушаются из-за своих 13−15 суток. Думают «Может стоит не ходить», «Господи, как я попался» или «Скорее бы отсюда выйти» — было очень странно это видеть, с учетом того, что это взрослые люди. Эта ситуация заставила меня изменить мнение о взрослых.
А вот последние несколько дней было морально тяжеловато, потому что 38 суток заканчиваются, а я не знаю, что меня ждет.
А вот последние несколько дней было морально тяжеловато, потому что 38 суток заканчиваются, а я не знаю, что меня ждет.
На вопрос, думали ли, почему именно ему такой большой срок, Дима отвечает утвердительно:
— Во-первых, я считаю, что тут была личная месть РУВДшника, которого я оскорбил на камеру — было видео, где я ему ответил в жёсткой форме, от чего он так офигел, что аж отпустил мою руку. А потом он приехал ко мне в Жодино в пятницу и привез протокол, составленный даже не им, что делать нельзя. А во-вторых, мне кажется, РУВДшники до сих пор думают, что я в БГУИР главный зачинщик и организатор.
— Во-первых, я считаю, что тут была личная месть РУВДшника, которого я оскорбил на камеру — было видео, где я ему ответил в жёсткой форме, от чего он так офигел, что аж отпустил мою руку. А потом он приехал ко мне в Жодино в пятницу и привез протокол, составленный даже не им, что делать нельзя. А во-вторых, мне кажется, РУВДшники до сих пор думают, что я в БГУИР главный зачинщик и организатор.
Пока сидишь на сутках, очень поддерживают письма со свободы — часть нашей редакции убедилась в этом на собственном опыте. Но за весь срок Диме пришло только 12 писем, а ответить на них и вовсе не давали. На вопрос «Можно ли отправить письмо» отвечали «Мы что тут почта?» и ничего не принимали.
История о том, как в Жодино Диму прозвали «Солидарность»
Хочу рассказать историю, как я получил в Жодино свою кличку — меня там назвали «Солидарность».
Получилось это так: там один очень конченый надзиратель (его, наверное, даже коллеги считают самым отмороженным). И в одной камере молодые парни прилегли, чего делать днём нельзя, он это увидел и начал на них орать, стучать везде дубинкой. Ребята испугались, а надзиратель сказал вынести матрасы и забрал их. Потом шёл по остальным камерам и за каждую мелочь, за всё, что ему не нравилось, забирал у людей матрасы.
Когда он дошел до нашей камеры, увидел, что у нас всё было нормально, мы просто сидели. Надзиратель вывел одного человека из нашей камеры, показал на матрасы, которые лежали практически у каждой камеры, и сказал «Смотрите, будете выё***аться — ваши матрасы будут лежать рядом с этими». Он закрывает дверь, я горю от возмущения, поэтому я скручиваю свой матрас и жму на кнопку.
Он приходит, спрашивает, что надо, а я говорю: «Вся камера хочет сдать матрасы». Надзиратель не реагирует и уходит, я звоню ещё раз — он возвращается и говорит, чтобы я не выё***ался, намекая, что будет бить меня дубинкой. Далее выдерживает паузу и спрашивает: «У тебя всё?», на что я тоже выдерживаю паузу и говорю: «Вся камера хочет сдать матрасы». Через пару минут приходит он, старший смены и еще один напарник, они открывают дверь и спрашивают, показывая на меня: «Фамилия?» — «Мазуро» — «Мазуро, ты что, тут самый умный?» — «Ну, достаточно умный» — «Тебе тут что, лагерь „Березка“?» — «Нет, не лагерь».
И тут надзиратель начинает: «Что ты тут сидишь выпендриваешься, что ты в своей жизни создал?» А я начинаю просто перечислять проекты, которыми я руководил. После чего тот берет паузу и начинает передо мной оправдываться, мол другие нарушили режим. Я говорю: «Мне абсолютно все равно» — «Тебе что, больше всех надо? Нафига ты вообще это делаешь?» — «Солидарность». Он посмотрел на меня, ухмыльнулся и сказал: «Расстелите обратно». Мы расстелили свои матрасы, а потом он прошёлся по каждой камере и всем вернул матрасы. И после этого надзиратели начали меня называть «Солидарность».
Был момент, когда туалет забился, и мы просим у надзирателя пробить туалет, потому что мы уже сходить не можем, на что моему сокамернику говорят: «Никто сейчас пробивать не будет, никого нет, могу вантуз дать». Тот отвечает: «Я не буду, я же не умею» — «Так пусть Солидарность пробивает» — «Он не будет, он жалобу в ООН напишет».
Получилось это так: там один очень конченый надзиратель (его, наверное, даже коллеги считают самым отмороженным). И в одной камере молодые парни прилегли, чего делать днём нельзя, он это увидел и начал на них орать, стучать везде дубинкой. Ребята испугались, а надзиратель сказал вынести матрасы и забрал их. Потом шёл по остальным камерам и за каждую мелочь, за всё, что ему не нравилось, забирал у людей матрасы.
Когда он дошел до нашей камеры, увидел, что у нас всё было нормально, мы просто сидели. Надзиратель вывел одного человека из нашей камеры, показал на матрасы, которые лежали практически у каждой камеры, и сказал «Смотрите, будете выё***аться — ваши матрасы будут лежать рядом с этими». Он закрывает дверь, я горю от возмущения, поэтому я скручиваю свой матрас и жму на кнопку.
Он приходит, спрашивает, что надо, а я говорю: «Вся камера хочет сдать матрасы». Надзиратель не реагирует и уходит, я звоню ещё раз — он возвращается и говорит, чтобы я не выё***ался, намекая, что будет бить меня дубинкой. Далее выдерживает паузу и спрашивает: «У тебя всё?», на что я тоже выдерживаю паузу и говорю: «Вся камера хочет сдать матрасы». Через пару минут приходит он, старший смены и еще один напарник, они открывают дверь и спрашивают, показывая на меня: «Фамилия?» — «Мазуро» — «Мазуро, ты что, тут самый умный?» — «Ну, достаточно умный» — «Тебе тут что, лагерь „Березка“?» — «Нет, не лагерь».
И тут надзиратель начинает: «Что ты тут сидишь выпендриваешься, что ты в своей жизни создал?» А я начинаю просто перечислять проекты, которыми я руководил. После чего тот берет паузу и начинает передо мной оправдываться, мол другие нарушили режим. Я говорю: «Мне абсолютно все равно» — «Тебе что, больше всех надо? Нафига ты вообще это делаешь?» — «Солидарность». Он посмотрел на меня, ухмыльнулся и сказал: «Расстелите обратно». Мы расстелили свои матрасы, а потом он прошёлся по каждой камере и всем вернул матрасы. И после этого надзиратели начали меня называть «Солидарность».
Был момент, когда туалет забился, и мы просим у надзирателя пробить туалет, потому что мы уже сходить не можем, на что моему сокамернику говорят: «Никто сейчас пробивать не будет, никого нет, могу вантуз дать». Тот отвечает: «Я не буду, я же не умею» — «Так пусть Солидарность пробивает» — «Он не будет, он жалобу в ООН напишет».
Поддержка была не только в письмах — в БГУИР стал очень популярным лозунг «Я/Мы Дима Мазуро» и «Чужих проблем не бывает». Сам Дима узнал об этом от адвокатки:
— Мне сказали, что на следующий день вышло втрое больше людей, чем выходит обычно. Для меня было очень важно, что мой срок и моя история сподвигли людей выйти к универам — именно от этого я получал самое большое удовлетворение. А то, что они вышли в мою поддержку, было тоже очень приятно.
— Мне сказали, что на следующий день вышло втрое больше людей, чем выходит обычно. Для меня было очень важно, что мой срок и моя история сподвигли людей выйти к универам — именно от этого я получал самое большое удовлетворение. А то, что они вышли в мою поддержку, было тоже очень приятно.
Я готов сидеть, сколько угодно. Если мне прямо сейчас говорят, что Лукашенко уходит и этот режим падает, а я всю жизнь сижу, я бы с удовольствием согласился. Считаю, что эти 38 суток полностью того стоили — студенты начали активно выходить, ещё больше сплотились, я увидел, что у меня есть друзья, которые в любой ситуации меня не оставят, помогали даже незнакомые люди. Чтобы увидеть и прочувствовать такую солидарность, стоило отсидеть эти сутки.
Первой мыслью Димы после выхода из тюрьмы было «ждёт ли меня кто-то из ГОВДшников, заберут или нет». Сделав пару шагов и увидя, что всё спокойно, парень немного расслабился, а после волонтёры отвели его к родным и друзьям, которые приехали встречать.
— Я был очень счастлив их видеть, они тоже были рады. Первый вопрос, который я задал: «Что такое эта ваша Шчучыншчына?» Я всю неделю слышал это слово, но не знал, что это такое: за всё время в Жодино я сменил пять камер, и в последней привезли людей, которые рассказывали про «Шчучыншчыну». Так что мне было очень интересно, что это там за «Шчучыншчына».
— Я был очень счастлив их видеть, они тоже были рады. Первый вопрос, который я задал: «Что такое эта ваша Шчучыншчына?» Я всю неделю слышал это слово, но не знал, что это такое: за всё время в Жодино я сменил пять камер, и в последней привезли людей, которые рассказывали про «Шчучыншчыну». Так что мне было очень интересно, что это там за «Шчучыншчына».
Уже на свободе Дима узнал о том, что происходило за время его отсидки: отчисления больше ста студентов, увольнения преподавателей. И если массовые акции радовали студента, то новости об отчислениях стали не самыми приятными.
— То, что происходит сейчас, это просто ужас: начали измываться над студентами и их родителями, администрация ведет себя максимально некорректно, просто дико. Я хочу помогать таким студентам, если у них что-то случилось, составили дело или протокол, каким-либо образом преследуют. Уже сейчас я могу обращаться напрямую к замечательной организации Dapamoga, которая помогла мне уехать и поддерживает в данный момент. Я буду предпринимать еще несколько начинаний, чтобы КПД моей полезности расширился – надеюсь, всё выгорит.
Когда я узнал об отчислениях, было невероятное количество злости, я не знаю, как это можно передать словами. Это просто жалкая и позорнейшая попытка заткнуть рот студентам. Ректора, которые сделали это, просто жалкие трусы, не достойные занимать свои должности. Они заслуживают только порицания и осуждения.
— То, что происходит сейчас, это просто ужас: начали измываться над студентами и их родителями, администрация ведет себя максимально некорректно, просто дико. Я хочу помогать таким студентам, если у них что-то случилось, составили дело или протокол, каким-либо образом преследуют. Уже сейчас я могу обращаться напрямую к замечательной организации Dapamoga, которая помогла мне уехать и поддерживает в данный момент. Я буду предпринимать еще несколько начинаний, чтобы КПД моей полезности расширился – надеюсь, всё выгорит.
Когда я узнал об отчислениях, было невероятное количество злости, я не знаю, как это можно передать словами. Это просто жалкая и позорнейшая попытка заткнуть рот студентам. Ректора, которые сделали это, просто жалкие трусы, не достойные занимать свои должности. Они заслуживают только порицания и осуждения.
После выхода на свободу Диме пришлось уехать из Беларуси. Парень рассказывает, что до последнего не хотел покидать страну, и когда ехал из Жодино в Минск думал, как придёт в университет и скажет новую речь. Но ситуация обострилась:
— До меня донесли, что если я говорю или делаю что-то неосторожное — меня закрывают по уголовке. Именно поэтому я решил уезжать — если меня просто посадят, я абсолютно ничего не смогу сделать и никому помочь.
— До меня донесли, что если я говорю или делаю что-то неосторожное — меня закрывают по уголовке. Именно поэтому я решил уезжать — если меня просто посадят, я абсолютно ничего не смогу сделать и никому помочь.
Дима до последнего оставался в стране, но вскоре стал вопрос об отчислении и следующей за ним армии, и пришлось уезжать: буквально за день собрался, за день уехал. Возвращаться Дима планирует, как только всё закончится, чтобы помогать стране и делать её лучше.
Но это не единственные планы на будущее — пусть и находясь в другой стране, Дима планирует помогать протестному движению:
— У меня в планах начать раскручивать заново студенческие протесты, продолжать свою деятельность в стачкоме БГУИРа.
Но это не единственные планы на будущее — пусть и находясь в другой стране, Дима планирует помогать протестному движению:
— У меня в планах начать раскручивать заново студенческие протесты, продолжать свою деятельность в стачкоме БГУИРа.
Не секрет, что одним из двигателей протеста являются студенты: с начала сентября в университетах проходят акции, по городу идут марши студентов. Сам Дима тоже согласен, что студенты и студентки очень важны в этой борьбе:
— Я считаю, что эту революцию делают преимущественно студенты, но я расстроен тем, что на заводах большинство не поддержало протест. Хотя я восхищен теми людьми, которые организовали стачкомы и бастовали на заводах. Я, как и многие из нас, рассчитывал на рабочих.
А студенты сейчас понимают, что им жить в этой стране, они достаточно умны и образованы, знают, как и что сделано в других странах, и видят, как это сделано в Беларуси. Они просто не хотят терпеть этот произвол, и хотят сделать страну лучше. Более того, они могут сделать её лучше, и они просто хотят получить эту возможность.
— Я считаю, что эту революцию делают преимущественно студенты, но я расстроен тем, что на заводах большинство не поддержало протест. Хотя я восхищен теми людьми, которые организовали стачкомы и бастовали на заводах. Я, как и многие из нас, рассчитывал на рабочих.
А студенты сейчас понимают, что им жить в этой стране, они достаточно умны и образованы, знают, как и что сделано в других странах, и видят, как это сделано в Беларуси. Они просто не хотят терпеть этот произвол, и хотят сделать страну лучше. Более того, они могут сделать её лучше, и они просто хотят получить эту возможность.
В конце разговора Дима вспоминает важную и милую деталь, которую мы тоже оставим под конец.
– У нас в камере лежал журнал со сканвордами, и на обложке была кошка, одетая в бело-красно-белое платье, а внизу надпись «Всё у нас получится». Я согласен, что всё у нас получится и всё будет отлично!
– У нас в камере лежал журнал со сканвордами, и на обложке была кошка, одетая в бело-красно-белое платье, а внизу надпись «Всё у нас получится». Я согласен, что всё у нас получится и всё будет отлично!
20:30 / 10 лістапада 2020 / Студэнцкая думка